"Царь Фёдор Иоаннович" – работа "Камерной сцены", направляющая внимание зрителей к болевому несовпадению земной "правды-справедливости" с небесной "правдой-истиной". Как и задано драматургом, сюжетообразующим принципом действия становится "треугольник власти", в основаниях которого – умный, честолюбивый деятель Борис Годунов /артист А.Уманец/ и прямодушный, честный Иван Петрович Шуйский /артист С. Прищеп/, а на вершине – "последний в роде" властительных Рюриковичей Федор Иоаннович, чей образ заставляет вспомнить о "положительно прекрасном" герое Достоевского, "последнего в роде" князей Мышкиных Льве Николаевиче. Его тень витает над образом мудрого юродивого на троне.
В основу декорационного решения /замечательная работа художника А. Мамонова/ положен содержательный принцип государственного строительства Руси. Тяжелые, неправильной геометрической формы глыбы постоянно передвигают, перекладывают складывают наново все участники этой трагедии власти. Каждый из них – и клан Шуйских, и немногочисленные сторонники Годунова, – знает, как эта груда должна быть в итоге построена. Но постоянно что-то мешает эту композицию завершить. Конфигурация ее меняется от эпизода к эпизоду, отмечая этап борьбы, – и опять надо заново укладывать ее, чтобы получить что-то более-менее прочное. И так длится до тех пор, пока Борис в отчаянии не понимает: "Я строю над провалом! В единый миг все может обратиться в развалины…"
Замечательно то, что в спектакле нет '"плохого" Годунова и "хорошего" Шуйского. У каждого из них - своя правда и своя правота, которую они защищают с остервенелой ненавистью к противнику. Кто из них прав в этом длящемся споре о судьбе России? 06а правы. Кажется, вот-вот один из них окончательно одолеет, завершит государственное устроение по своей правде и наступит, наконец, "жизни новой светлое течение". Эта правда-справедливость мирского устроения власти внятна всем - и на сцене и в зрительном зале. Зал охотно смеется над "непонятливостью" царя Федора, который только и умеет, что "путаться под ногами" деловых людей и раздражать неуместными речами о каком-то ненужном, немыслимом и невозможном "сердечном мире". Вот ведь как круто замахнулся на крупный заговор и "погорел" Иван Петрович Шуйский. Вот как быстро сговорились вчерашние враги и будущие цари Руси - Годунов и хитроумный Василий Шуйский /артист Д. Поляков/. Как походя, почти мимоходом "вербанул" красавца Мстиславского /артист П. Левицкий/ умница Борис. Как аккуратно повел себя в щекотливой ситуации с назначением на должность "мамки" царевича Димитрия /В роли Волоховой – артистка В. Полякова/. Эти действия всем внятны, ожидаемы, закономерны. Логика борьбы – знаем, читали, видели не раз. Ее необходимость осознанна и, в принципе, приемлема, для всякого разумного человека.
Но абсолютно недоступна, неприемлема и порою раздражающе парадоксальная "логика сердца" царя Федора Иоанновича. Не сразу, но наступает в зрительном зале перелом отношения к нему. Возникает удивление этой евангельской "мудростью безумия". Прикосновенность этого человека высшей небесной Правде-истине, той, что "не от мира сего", – не подлежит сомнению. Исполнение этой сложнейшей роли требует от артиста не только высокого мастерства, но и духовной зрелости. "Свет от лица" – не сыграть. Эта духовная высота образа должна быть. Артист М. Щепенко проводит роль на острие бритвы, на тончайшей грани между святостью и благостностью, юродством и психическим недугом, нигде ни впадая в сентиментальность или ханжество. Его Федор знает что-то такое, что недоступно "евклидовым умам" окружающих. Это "что-то" и делает его "святим на троне". К этому знанию прикосновенна и будущая инокиня царица Ирина. Аскетично, бескрасочно, почти бесцветно проводит эту роль Т. Баснина, не прибегая к спасительным краскам характерности и полностью полагаясь на зримость духовного усилия своей героини – полностью "перелиться" в царя Федора. Дуэт Щепенко и Басниной заставляет вспомнить замечательную повесть средневековой Руси - повесть о Петре и Февронии.
Двумирие человеческого бытия, показ "мирского" содержания жизни в свете "небесной" Истины - ключ к образности этого спектакля. Удивительно цельный, умный, выверенный по внутренней и внешней линии получился спектакль, вобравший в себя десятилетний опыт исканий "Камерной сцены". Уровень художественности задан. Дальше будет труднее. Но хочется верить, что это будут счастливые трудности художественной зрелости театра.
Н. Шалимова